|
* * *
Жизнь - говно,
именно такая мысль посещает меня ранним утром. А как иначе объяснить этот
безумный ветер - кто только придумал такую дрянную погоду - или подлость
осенних листьев, со скрежетом врывающихся в дом. Ветер, посреди ночи распахивающий
дверь и заставляющий меня вставать и, дрожа от холода и глухо матерясь,
идти ее закрывать. Начинающийся день только подтверждает мою мысль, жизнь
действительно такова. Достаточно выглянуть на улицу и сомнений не останется:
там дождь. Немного утешает отсутствие альтернативы - другой жизни нет,
приходится принимать ту самую, которая с отвратительным ветром, дождем
и настырными листьями, кто только придумал
раннее утро.
* * *
Становлюсь желчным,
сам не хочу, но замечаю. Вижу светлое вокруг, много светлого и доброго,
завидую белой, такой чуть-чуть грустной завистью - молодости, любви, счастью.
Становится обидно, что этого у меня нет. Во мне появляется тепло и нежность,
но никуда не приложенные, не приложимые. Без точки приложения все это
перегорает и, как старое доброе вино, со временем превращается в уксус.
А уксус разъедает изнутри, заставляя душу сморщиться и постепенно чернеть,
как осенний лист. Хочется писать светлые и добрые сказки, в которые хоть
кто-нибудь верил бы, но не получается -
я разучился врать.
* * *
Вспоминаю то, что вспоминается:
когда-то давно, еще в розовом школьном возрасте, выходя из метро, я получил
оглушительный удар по лбу тяжеленной дверью, неосторожно отпущенной впереди
идущим. Сотрясение мозга и распоротая кожа на лбу, две недели больницы
и болезненные процедуры - таков был результат этого происшествия. Но почему-то
запомнилась только одна деталь - на стремительно надвигающейся толстой
стеклянной плоскости была надпись «Выхода нет». Видимо, крепко припечатались
эти слова, засели глубоко в моем неокрепшем еще подсознании - и сейчас
нет-нет да возникают эти трафаретом нанесенные на грязную захватанную
поверхность буквы: «Выхода нет», подтверждающие в который раз, что нельзя
идти против течения, дверь с надписью «Выход»
осталась с другой стороны.
* * *
Все чаще хочется удрать,
хоть и прекрасно понимаю, что некуда. Из той серии, что «от себя не убежишь».
Сначала, в детстве, счет шел на годы, потом на месяцы. От лета до лета,
от каникул до каникул. Теперь на недели - от выходных до выходных, годы
растворились. Скоро начну считать дни, или самое страшное, часы и минуты.
И считая, видеть с морозной ясностью конечность их запаса. И ждать чего-то,
зная, что ничего уже не случится. Но все равно ждать,
хоть удрать очень хочется.
* * *
Зажигается и гаснет
лампочка,
гаснет, потом снова зажигается. Руку давно свело уже, только и хватает
сил, что щелкать выключателем. Как все просто: щелк-щелк. Это помогает
думать. Доказывает, что я еще живой. Иногда хочется счастливого конца,
американского «Kiss in the happy end», всеобщей радости и счастливых улыбок,
это вполне закономерно. Но все это - удел сказок, про Ивана-дурака, змея
Горыныча и Елену Прекрасную, а их, знаю ведь, не бывает, да и не было
никогда. Хочется людям чего-то светлого, волшебного, вот и придумывают.
И редко отдельные, сосем глупые и окончательно бестолковые, продолжают
верить в сказки и чудеса, прекрасных принцев и скатерть-самобранку. А
совсем единицы верят до победного конца, а в самом конце радостно восклицают:
«Я счастлив, счастлив!» и умирают счастливыми,
но это все, на что можно рассчитывать.
* * *
Вчера что-то случилось,
мне удалось на секунду, может даже меньше, оторваться от этого мира и
заглянуть в другой. Тот, другой, мне понравился. Во-первых, там не было
бесконечной жестокой осени. Во-вторых, я не испугался. Это очень важно.
Рядом никого не было, иначе они обязательно испугались бы. Лежу, раз за
разом прокручиваю ту секунду, в которой оказалась такая куча мгновений.
Каждое мгновение отдельно. Интересно, как это выглядело со стороны? Как
смерть? Для меня это был бесшумный взрыв внутрь, бесшумный, но очень яркий.
Раньше - давно - такое уже бывало, но тогда я боялся невозможности владеть
своим телом. Теперь это меня уже не волнует, я стал иначе относиться к
своему телу,
теперь появился интерес.
* * *
Вспоминаю оставленный
город,
тот самый, которому столько отдал и от которого получил взамен себя нынешнего.
Город, каждую секунду следящий за своими жителями. Для этого у него есть
окна. За каждым из них - жизнь, чья-то судьба, чье-то рождение или смерть.
Чье-то горе, или наоборот, радость. Окна квартир, окна кухонь, окна лестничные
или чердачные. Иногда там остались только следы жизни, которая уже была
когда-то, но ушла уже, оставив отпечаток. Большой город, миллионы окон,
а если сложить все вместе да книгу об этом написать? Книгу судеб людских,
без прикрас и лирических отступлений? Книга получится длинная, скучная
и очень жестокая. Поэтому никто и не пишет, некоторые начинают, но пугаются
и оставляют, а кто не оставил - сходят с ума,
но это удел немногих.
* * *
Ну вот, даже листья
разбежались,
теперь уже никто не шуршит, только если я пройду по комнате, поддавая
листья ногами. Ветер стих, настала тишина, пожалуй, еще более жуткая,
чем вой ветра. Даже ирландская музыка не выручает, тишина пробивается
сквозь любимые звуки. Пробивается и наполняет пространство вокруг. Как
обычно, я лежу на кровати и смотрю в потолок. Изучаю и без того до мелочей
знакомый кусок своего персонального неба, с пыльной паутиной, чутко реагирующей
на малейшее движение воздуха, с изломленной трещиной. С сухим комаром
- наверняка сухим, он сидит на этом месте с конца лета. Мне надоело изучать
потолок, и я закрываю глаза.
Жизнь говно.
Вернуться
|
